АЛЕКСАНДРА СТРУЙСКАЯ: ПРИВЕТ ОТ САЛТЫЧИХИЧасть 2.
Сын Еремея Струйского, Николай, поселился в имении Рузаевка в 1771 году, выйдя в отставку после службы в гвардейском Преображенском полку. Александра Озерова была его второй женой. Первую Струйскую звали Олимпиадой Сергеевной (в девичестве Балбековой). Она умерла после года замужества в возрасте 20 лет при родах. Девочки-двойняшки, которых она
родила, умерли вскоре после матери. Вполне возможно, что именно Олимпиада Струйская изображена на знаменитом полотне Рокотова «Портрет неизвестного в треуголке». Вообще-то долгое время предполагалось, что это может быть портрет внебрачного сына Екатерины II графа Бобринского. Однако картина прежде, чем попасть в Третьяковскую галерею хранилась в имении Рузаевка, а известно, что Николай Струйский держал в своем доме только портреты близких ему людей. Современные исследования этого портрета показали, что первоначально это был именно женский портрет, который позднее был записан рукой самого Рокотова. Версия исследователей предполагает, что Николай Струйский, вступая во второй раз в брак, не захотел расставаться с портретом первой жены, но чтобы его вторая жена не ревновала, попросил Рокотова замаскировать женский образ на картине.
Парные портреты Струйских были выполнены по случаю свадьбы, это была очень распространенная традиция того времени. Сейчас они находятся в экспозиции Третьяковской галереи, висят рядом, но, разумеется, портрет мужа не производит такого сильного впечатления как портрет жены.Рокотов умел произвести в своих портретах совершенно необыкновенный эффект, используя при этом довольно простые технические приемы: глубокий темный фон из которого как будто выплывают призрачные высветленные лица, и размытые контуры лиц и фигур, придающие образам какое-то дополнительное неземное и одухотворенное выражение.
Александре было 18 лет, когда она вышла замуж. Очень может быть, что поначалу у нее и существовали какие-то романтические идеи по поводу совместной жизни с супругом, но скорее всего все это очень быстро закончилось.
Внешняя канва ее биографии выглядит отнюдь не романтично. Александра Петровна родила мужу 18 детей, при этом шестеро не выжили (один родился мертвым, а пятеро умерли во мледенчестве). Мужа она пережила на 44 года, имением руководила железною рукой, хозяйствовала очень рачительно, в округе пользовалась большим уважением. Словом, это была железная женщина, практичная до цинизма, лишенная всяческой сентиментальности, которая в реальной жизни нисколько не походила на воздушное создание с рокотовского портрета. Может быть, именно поэтому в парадном зале усадебного дома висел совершенно другой ее портрет, на котором она была изображена в рост в парадном платье с фижмами.
Муж ее, Николай Еремеевич, был, конечно, человеком мягко говоря, своеобразным. В истории русской культуры он остался в качестве образцового примера графомана. Вообще-то многие пишут стихи для собственного удовольствия, многие мнят себя поэтами без особых на то оснований, но мало у кого есть столько возможностей для того, чтобы подкреплять эти иллюзии практическим образом.
У Николая Струйского не было необходимости зарабатывать себе на жизнь. Несмотря на то, что на свои причуды он тратил огромные суммы, разориться полностью ему не удалось. После его смерти Александра, правда, с большим трудом, но смогла восстановить расстроенное хозяйство.
Знакомые относились к Николаю насмешливо. Его приятель Иван Михайлович Долгоруков, например, так
писал о нем: «…Этот самый г.Струйский, влюбляясь в стихотворения собственно свои, издавал из денно и нощно, закупал французской бумаги пропасть, выписывал буквы разного калибра, учредил типографию свою и убивал на содержание ее лучшую часть своих доходов…» Между прочим, книги, изданные в частной типографии Струйского действительно можно считать шедеврами полиграфического искусства, а вот их содержание, мягко говоря, весьма далеко от высокой поэзии. Вот как, например, он почтил память своего крепостного архитектора Зяблова:…Лишь шибкую черту Бушера он узрел,
К плафонну мастерству не тщетно возгорел.
Мне в роде сих трудов оставил он приметы:
В двух комнатах верхи его рукой одеты.
Овальну ль кто зрит иль мой квадратный зал,
Всяк скажет! Зя́блов здесь всю пышность показал!
Конечно, нам сейчас после Пушкина и Блока поэтический слог 18 века кажется тяжеловесным и совершенно непоэтичным даже у признанных мастеров вроде Державина, но стоит поверить специалистам, даже для того времени это не поэзия.А в отношении своих крестьян Струйский вовсе не был либеральным мечтателем. Он мог жестоко наказать крестьянина за то, что тот спугнул вдохновение барина, причем с явным удовольствием разыгрывал настоящие судилища с соблюдением всех юридических тонкостей того времени. После его смерти Александра выпустила из настоящих тюрем, в которые Струйский превратил сараи на территории усадьбы, несколько десятков человек, которые содержались там в заключении, в темноте и грязи долгие годы. Многие из несчастных в таких условиях просто сошли с ума.
Впрочем, у Александры могли быть и свои счеты к мужу. Вряд ли он был с ней в реальной жизни нежен и ласков, хотя в стихах и называл ее Сапфирой, сочиняя в ее честь длиннейшие оды и посвящения:
…Почтить твои красы, как смертный, я немею,
Теряюсь я в тебе… Тобой я пламенею…
Зато известен реальный факт, что однажды Николай проиграл жену в карты кому-то из соседей-помещиков, и тот увез ее с собой на некоторое время. Каким-то образом ситуация разрешилась, но история эта свидетельствует лишь о том, что также как и своих крестьян, Струйский считал жену своей собственностью.
Продолжение следует…
