
Часть 2.
Сын Еремея Струйского, Николай, поселился в имении Рузаевка в 1771 году, выйдя в отставку после службы в гвардейском Преображенском полку. Александра Озерова была его второй женой. Первую Струйскую звали Олимпиадой Сергеевной (в девичестве Балбековой). Она умерла после года замужества в возрасте 20 лет при родах. Девочки-двойняшки, которых она


Рокотов умел произвести в своих портретах совершенно необыкновенный эффект, используя при этом довольно простые технические приемы: глубокий темный фон из которого как будто выплывают призрачные высветленные лица, и размытые контуры лиц и фигур, придающие образам какое-то дополнительное неземное и одухотворенное выражение.
Александре было 18 лет, когда она вышла замуж. Очень может быть, что поначалу у нее и существовали какие-то романтические идеи по поводу совместной жизни с супругом, но скорее всего все это очень быстро закончилось.
Внешняя канва ее биографии выглядит отнюдь не романтично. Александра Петровна родила мужу 18 детей, при этом шестеро не выжили (один родился мертвым, а пятеро умерли во мледенчестве). Мужа она пережила на 44 года, имением руководила железною рукой, хозяйствовала очень рачительно, в округе пользовалась большим уважением. Словом, это была железная женщина, практичная до цинизма, лишенная всяческой сентиментальности, которая в реальной жизни нисколько не походила на воздушное создание с рокотовского портрета. Может быть, именно поэтому в парадном зале усадебного дома висел совершенно другой ее портрет, на котором она была изображена в рост в парадном платье с фижмами.
Муж ее, Николай Еремеевич, был, конечно, человеком мягко говоря, своеобразным. В истории русской культуры он остался в качестве образцового примера графомана. Вообще-то многие пишут стихи для собственного удовольствия, многие мнят себя поэтами без особых на то оснований, но мало у кого есть столько возможностей для того, чтобы подкреплять эти иллюзии практическим образом.
У Николая Струйского не было необходимости зарабатывать себе на жизнь. Несмотря на то, что на свои причуды он тратил огромные суммы, разориться полностью ему не удалось. После его смерти Александра, правда, с большим трудом, но смогла восстановить расстроенное хозяйство.
Знакомые относились к Николаю насмешливо. Его приятель Иван Михайлович Долгоруков, например, так

…Лишь шибкую черту Бушера он узрел,
К плафонну мастерству не тщетно возгорел.
Мне в роде сих трудов оставил он приметы:
В двух комнатах верхи его рукой одеты.
Овальну ль кто зрит иль мой квадратный зал,
Всяк скажет! Зя́блов здесь всю пышность показал!

А в отношении своих крестьян Струйский вовсе не был либеральным мечтателем. Он мог жестоко наказать крестьянина за то, что тот спугнул вдохновение барина, причем с явным удовольствием разыгрывал настоящие судилища с соблюдением всех юридических тонкостей того времени. После его смерти Александра выпустила из настоящих тюрем, в которые Струйский превратил сараи на территории усадьбы, несколько десятков человек, которые содержались там в заключении, в темноте и грязи долгие годы. Многие из несчастных в таких условиях просто сошли с ума.
Впрочем, у Александры могли быть и свои счеты к мужу. Вряд ли он был с ней в реальной жизни нежен и ласков, хотя в стихах и называл ее Сапфирой, сочиняя в ее честь длиннейшие оды и посвящения:
…Почтить твои красы, как смертный, я немею,
Теряюсь я в тебе… Тобой я пламенею…
Зато известен реальный факт, что однажды Николай проиграл жену в карты кому-то из соседей-помещиков, и тот увез ее с собой на некоторое время. Каким-то образом ситуация разрешилась, но история эта свидетельствует лишь о том, что также как и своих крестьян, Струйский считал жену своей собственностью.
Продолжение следует…