Часть 2.
Впрочем, время от времени Александр Иванов все-таки увлекался женщинами. В 1831 году, когда он только приехал в Рим, у него случился роман с Витторией Кальдони, итальянской натурщицей. Но, в конце концов, девушка предпочла выйти замуж за приятеля Иванова тоже русского художника Григория Лапченко, между прочим, брак оказался удачным, и пылкая итальянка вслед за мужем вскоре отправилась в Россию.
С 1836 года Иванов жил с некоей Терезой, девушкой, обладавшей типично латинским темпераментом, которая устраивала художнику скандалы и даже несколько раз обворовывала. Этот опыт совместной жизни оказался не слишком удачным для клинического интроверта Иванова, и художник с облегчением расстался с ней после почти восьми лет непрерывной латинской мелодрамы
Был у него и еще один очень странный платонический роман с юной графиней Марией Апраксиной. Иванов бывал в доме Апраксиных в Риме в 1847 году, жил на их вилле в Искье под Неаполем, и в какой-то момент посчитал, что влюбился в дочь хозяев, что она отвечает ему взаимностью, и что он сможет жениться на ней, если закончит свою картину.
Любопытно, что мания преследования и паранойя у художника обострились именно в период этой своеобразной влюбленности. Михаил Боткин, еще один итальянский знакомый Иванова, так писал об этом: «…он простодушно верил, что, кончивши свою картину, получит ее <Марии Апраксиной> руку. Но, увы! Она вскоре вышла замуж, а наш художник заперся в мастерской, стал удаляться от всех, перестал обращать внимание на женщин, и все это имело на него некоторое печальное влияние: он стал подозрителен и часто думал даже, что его хотят отравить. Когда наступали такие мрачные минуты, он переставал ходить в ресторан обедать, питался одним хлебом и яйцами. Подозрения в отраве он объяснял себе теми жестокими желудочными страданиями, которые у него часто являлись после принятия пищи». А Иван Тургенев утверждал, что Иванов «после каждого сытного обеда бежал к себе домой, принимал рвотное, пил молоко».
Даже сам любезный хозяин, граф Виктор Апраксин, так писал об Иванове в письме к своей матери: «...Я был вчера также у художника <Александра Иванова>, посетившего Вас в Искии. Он меня принял с большим удовольствием, показал мне свою картину, которая, действительно, поразительна и будет достойна великих мастеров, если только ей суждено быть законченной. Я говорю так потому, что нашел беднягу в том же состоянии морального упадка…»
К этому букету симптомов можно добавить еще и тяжелый алкоголизм – бич русских художников, и тогда покажется просто удивительным то, что Александр Иванов так и не стал клиентом психиатрической лечебницы. Впрочем, возможно, если бы он внезапно не умер от нервного потрясения, связанного с проблемами доставки на родину и продажи его великой и, фактически, единственной значительной картины, то у него все было бы впереди.
Хотя с его смертью все тоже совсем не так однозначно просто. Традиционно считается, что он очень беспокоился о том, как его картина будет принята в России, как ее воспримет императорская семья, а, главное, государь, и, самое важное, купят ли ее для императора. Дело шло как-то не быстро, хотя картину и выставили в Зимнем дворце, а отзывы членов императорской семьи были более чем благоприятными. Но решение Александра II затягивалось. Сначала художнику объявили, что картина будет куплена за 10 тысяч рублей единовременно плюс ежегодная пенсия в 2 тысячи. Затем его вызвали к великой княгине Марии Николаевне на собственную дачу в Сергеевку, и объявили, что решение пересматривается.
Иванов ужасно нервничал, проводил дни в бессмысленной суете и беготне по инстанциям, а после поездки в Сергеевку оказался абсолютно больным. Возможно, это было связано с нервным истощением, известно, что в этот день он не мог ни есть и ни пить, и вернулся после этого визита совершенно измученным. Но с другой стороны, официальной версией его смерти считается холера, а точнее, то, что в середине 19 века именовалось холерическими припадками. Подобное с художником происходило и ранее, сразу по приезде в Россию из Италии в конце мая 1858 года. И от первых припадков до тех, которые случились с ним непосредственно перед смертью, прошло около месяца, умер он 3 июля. Все-таки холера развивается быстрее, ее инкубационный период составляет не более пяти дней.
Кое-кто из современников и позднейших исследователей творчества Иванова, в частности Игорь Грабарь, Илья Остроухов и Александр Бенуа, чуть ли не прямым текстом обвиняли Михаила Боткина, итальянского приятеля Иванова, в чьем доме художник остановился по приезде в Петербург, в отравлении художника. Михаил Боткин был известным коллекционером, но человеком не слишком чистоплотным в том, что касалось пополнения коллекции. В частности, свидетели его итальянских похождений утверждали, что однажды Боткин подкупил садовника во флорентийском имении Демидовых Сан-Донато, с его помощью проник в подвалы их виллы, и выкрал оттуда несколько скульптур работы известных мастеров. Но единственным доказательством его преступного умысла в отношении Александра Иванова может служить лишь то, что после смерти художника именно Боткин оказался владельцем ценнейшего собрания его этюдов к «Явлению Христа народу». Даже брат Александра, известный архитектор Сергей Иванов не смог вернуть эти работы законным наследникам художника.
В истории болезни Александра Иванова есть одно крайне печальное обстоятельство. Художник был перфекционистом, как бы это сейчас назвали, и предъявлял к себе требования, которые подчас было невозможно выполнить. В итоге это вылилось в слабость и неуверенность в своем творчестве, в своих силах и возможностях, что вообще-то всегда губительно для художника. Последние годы работы над «Явлением Христа народу» он фактически не сделал ничего серьезного, только бесконечно правил какие-то мелкие и незначительные детали своей картины, будучи не в состоянии остановиться. И очень может быть, что это была не творческая деградация мастера, а прогрессирование его психического расстройства.
Между прочим, в день смерти художника стало известно, что император решил выкупить «Явление Христа народу» за 15 тысяч рублей серебром.