Во второй половине 19 века, видимо, по контрасту с безбожным наращиванием технического прогресса и не менее безбожными естественнонаучными открытиями, в интеллектуальной жизни России нарастает поиск божественного начала в обыденной жизни. Найти ответы на вечные вопросы, понять смысл божественных откровений и постичь, как могли в личности Христа сочетаться божественное и земное, пытаются и литераторы, и музыканты, и художники.
Для русской живописи даже выстроили своеобразную лестницу, по которой шла тогда художественная мысль, пытаясь ответить на извечные вопросы и донести эти ответы до широкой публики. Первым был, конечно, Александр Иванов с «Явлением Христа народу», затем «Христос в пустыне» Ивана Крамского и «Христос на Генисаретском озере» Василия Поленова.
Но целый цикл евангельских полотен Николая Ге, созданный примерно в ту же эпоху, стоит настолько особняком, что никто так и не решил в какое место в стройной системе русских художественных богоисканий нужно поместить его творчество.
Сам Ге никогда свои картины циклом не называл, но, тем не менее, все они последовательно отражают ключевые события Евангелий, касающиеся распятия и предшествующих ему страстей господних.
Начало циклу положила «Тайная вечеря» 1863 года. Ге написал ее в Италии, затем привез в Россию и выставил в Академии художеств в Санкт-Петербурге. Картина принесла ему известность, профессорское звание, восторженные отклики молодежи и некоторый скептицизм со стороны более старших коллег. Ге немного покрутился в столице России, и уехал назад в Италию, пребывая в некотором недоумении ото всей этой шумихи.
В этом полотне самое любопытное – это достаточно традиционный образ Иисуса, вполне эффектный и благообразный, поскольку именно с изменением восприятия художником личности Христа, и будет связано дальнейшее развитие этой темы.
В 1867 Ге написал еще одно полотно, связанное с соответствующей темой «Вестники Воскресения». Картина была отвергнута Академией, и вообще, получила очень негативные отзывы у критиков. Если судить объективно, то достаточно интересный и даже в чем-то оригинальный замысел был воплощен крайне неудачно, к тому же полотно написано такими мрачными темными красками, что многие детали просто невозможно разглядеть. Но центральная фигура Марии Магладины, подобная силуэту какой-то фантастической птицы, наводит на вполне узнаваемые ассоциации с голубем, как символом Духа Святого. В общем, картина требует и размышлений и пояснений.
Затем Ге оставил эту тему почти на четверть века. И гораздо более сильное впечатление на современников произвело полотно «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» (1871), которое было показано на Первой выставке передвижников в 1871 году. Затем были также высоко оцененные портреты знаковых русских писателей от Герцена до Льва Толстого. Но в 1887 году художник вновь возвращается к образу Христа и к теме последних моментов жизни Спасителя перед распятием.
Почему Ге снова заинтересовался этой темой, нельзя сказать однозначно. С 1876 года он безвылазно жил на своем хуторе Ивановское в Черниговской губернии, и практически ни с кем из художественной тусовки не общался. Впрочем, в 1882 году он встречался со Львом Толстым. Между прочим, картину «Христос и Пилат» в 1890 году перед отправкой за границу, где ее должны были показать в нескольких странах, Ге привез в Ясную Поляну, Толстому. Так что, скорее всего, именно общение со Львом Николаевичем и подтолкнуло Ге к новому взгляду на тему страстей Господних.
Николай Ге создает все остальные полотна серии за последние 7 лет своей жизни:
1887 – «Христос в Гефсиманском саду»;
1889 – «Выход Христа с учениками с Тайной вечери в Гефсиманский сад»;
1890 – ««Что есть истина?» Христос и Пилат»;
1891 – «Иуда. Совесть»;
1892 – «Суд Синедриона» и «Распятие»;
1893 – «Голгофа»;
1894 – еще одно «Распятие», последнее.
Любопытно, что эти картины картин практически последовательно излагают историю последних дней земной жизни Иисуса Христа.
Уже о первых картинах цикла, «Христосе в Гефсиманскм саду» и «Выходе Христа с учениками с Тайной вечери в Гефсиманский сад» Ге писал: «…у меня новое отношение к Христу…» И во всех позднейших полотнах он продолжил развивать эту идею, нельзя сказать, чтобы очень оригинальную.
Можно сказать, что от картины к картине Ге последовательно снижал образ Христа. Он уже не пытался найти некий баланс между божественным и человеческим в образе Спасителя, он однозначно сводил все к человеческой, земной, смертной составляющей Иисуса. И его Христос с каждым новым воплощением становился все больше и больше маленьким человеком, бродягой, почти маргиналом с безумным взглядом, невыносимые муки которого невозможно понять принять. И нужно очень внимательно вглядываться в картины, чтобы в глубине взгляда Христа, где-то на самом дне его глаз заметить чуть тлеющий отблеск божественного огня.
В какой-то мере, Ге, вероятно, слишком сильно заигрался в образ несчастного человека, которого уничтожает безжалостная государственная машина. Вряд ли полубезумный маргинал смог бы увлечь за собой толпы людей, убедить всех, что он – воплощение Бога, и, в конце концов, воплотить в своей личности все лучшее, что мы ищем и находим в христианстве – идеи равенства, самопожертвования, любви к ближнему. Даже канонические тексты Евангелий рисуют нам образ Христа как человека сильного, мужественного, харизматичного и даже остроумного. Единственный раз он проявил слабость, оставшись в одиночестве во время молитвы в Гефсиманском саду. Но в этом и видим мы близость Христа к обычным людям, и находим в этом некоторое утешение. Ведь каждому из нас в обычной жизни приходится испить свою чашу горестей, а потом собраться с духом и иди навстречу своим собственным испытаниям.
Самым жестким критиком Ге оказался Александр Бенуа. Если образ Христа как маленького человека вызывал возмущение (и отчасти справедливое) у многих критиков и искусствоведов, то Бенуа счел его довольно любопытным, во всяком случае, имеющим право на существование. Бенуа возмущался другим. Он полагал, что приняв идеи передвижников и Толстого о главенстве содержательной части художественного произведения, Ге полностью отказался от сознательной работы над художественной, живописной стороной своих картин. Не всегда грамотно построенная композиция, недостаточно проработанный рисунок, но самое главное, мрачные, землистые краски вызвали вполне закономерное возмущение у эстета Бенуа.
И еще он утверждал, что полотна Ге невозможно понять без дополнительных комментариев. Но в таком случае мы можем приветствовать Николая Николаевича как предшественника современного концептуального искусства. Во всяком случае, полотна Ге из его цикла о жизни Христа по-прежнему вызывают дискуссии, и у исследователей, и у публики, а значит, вопреки прогноза Бенуа, они живы и востребованы и в наше безбожное время.