ФОРТУНА ИВАНА АЙВАЗОВСКОГОЧасть 1.
Биографии русских художников очень часто выстраиваются вполне в духе некоей национальной идеи о том, что истинный творец непременно должен страдать, и чем драматичнее и голоднее будет его судьба, тем гениальнее окажется его творчество. В этом смысле Иван Айвазовский – художник нетипичный, поскольку он действительно оказался счастливцем, обласканным фортуной. Может, ему не всегда везло в личной жизни, но зато он выстроил безупречную профессиональную карьеру, и при этом совершенно ничем не пожертвовал, оставаясь верен своим интересам и своим жизненным принципам.
Строго говоря, Ивана Константиновича Айвазовского надо называть совсем не так, и полностью русским художником его тоже считать нельзя. Геворк Айвазян, его отец, как это понятно по его имени, был армянином, причем родившимся в Польше, а точнее в Галиции. Еще в 18 веке предки Айвазянов бежали в Польшу из Западной (то есть турецкой) Армении, видимо, спасаясь от очередного турецкого геноцида.
Потом Геворк Айвазян перебрался в Крым, в Феодосию. Супругу он нашел себе уже в Крыму, девушку звали Рипсиме, и она также была армянкой. У супругов родилось пятеро детей: сыновья Ованес и Саркис (впоследствии он принял монашеский постриг под именем Габриэля, а затем стал архиепископом Армянской Апостольской церкви) и трое дочерей.Поначалу Айвазян-старший был весьма преуспевающим купцом, но в 1812 году в Феодосии случилась эпидемия чумы, и он по этой причине разорился. Это было еще за пять лет до рождения сына Ованеса. Невозможно предположить, стал бы Ованес Айвазян художником, если бы родился в семье богатого крымского купца. Может быть и нет. Но очевидно, что художественный дар мальчик получил при рождении, поскольку поражал окружающих своими
рисунками еще в самом раннем возрасте.Дар этот был настолько очевиден, что на ребенка обратил внимание местный архитектор Яков Христианович Кох, который начал с ним заниматься и дарил принадлежности для рисования. Любопытно, что юный Оник был также и талантливым музыкантом, во всяком случае, известно, что он сам научился играть на скрипке.
Позднее мальчику начал покровительствовать сам градоначальник Феодосии, Александр Иванович Казначеев, который немного позже стал губернатором Таврической губернии. И это было в те времена, когда не существовало ни фондов помощи талантливым детям, ни грантов, ни конкурсов. Но Ованеса Айвазяна, сына рыночного старосты из Феодосии, сначала определили в Симферопольскую гимназию, а затем – в Академию художеств в Санкт-Петербурге, причем за казенный счет.И с этого момента для него начинается полоса тотального профессионального
везения, и даже мелкие неприятности не могут перебить этот глобальный успех. Его очень хорошо приняли в Академии. Сначала его наставником стал Максим Никифорович Воробьев, профессор пейзажного класса. Видимо, его отличал довольно сложный характер, поскольку многие учащиеся Академии пребывали с ним в состоянии конфликта, а кому-то он даже умудрился поломать жизнь или испортить карьеру (что, в сущности, почти одно и то же). Но с юным провинциальным талантом (который тогда уже предпочел сменить имя и стал называться Иваном Айвазовским 
(или Гайвазовским)), у Воробьева было полное взаимопонимание, он всегда ему помогал и поддерживал.Немного позднее Айвазовского взял под свое покровительство сам Карл Брюллов, кумир тогдашней молодежи, и ввел в так сказать, высший круг российской интеллигенции, где наряду с художниками можно было встретить и весь цвет российской литературы, начиная с Пушкина и Жуковского.
Впрочем, нельзя сказать, что годы учебы для Айвазовского были абсолютно безоблачными. За два морских пейзажа 1835 года художник
получил малую серебряную медаль, а также его поощрили тем, что отправили помощником в мастерскую модного тогда французского мариниста Филиппа Таннера. Но, судя по всему, это как раз и не было такой уж большой удачей. Таннер оказался довольно мелочным и завистливым типом. Он запретил Айвазовскому работать самостоятельно, а когда тот нарушил запрет и все-таки выставил в Академии пять своих работ, нажаловался на своего ученика царю. Видимо, больше всего Таннера возмутили восторженные отзывы критиков о новом таланте, и он решил устранить конкурента, как это часто бывает, с помощью административного ресурса.
В итоге, картины Айвазовского были сняты с выставки, и только через полгода его простили и вернули в Академию, на сей раз в класс батальной живописи профессора Александра Зауервейда. Таннер не зря опасался конкуренции. Всего через несколько месяцев занятий у Зауервейда, Айвазовский закончил картину «Штиль» (1837), за которую получил Большую золотую медаль. Айвазовского в виде исключения решили на два последних учебных года отправить для самостоятельной работы в Крым, а затем на шесть лет – за границу.Далее удача шла по нарастающей: в Крыму Айвазовский писал не только морские пейзажи, но и
батальные сцены, одну из которых, «Десант отряда в долине Субаши» приобрел Николай I. В комплекте шло благоволение императора с его личным пожеланием использовать художника для изображения подвигов флота, первый чин, и личное дворянство.Пенсионерская поездка Айвазовского началась в 1840 году с Рима, продлилась четыре года и обернулась в конечном итоге общеевропейским триумфом. Айвазовский был обласкан критиками, гуру
европейского морского пейзажа Уильям Тёрнер, увидев «Неаполитанский залив в лунную ночь», сочинил восторженно стихотворение, где прямо назвал Айвазовского гением. Во Франции его наградили золотой медалью французской Академии, а Орас Верне сказал Айвазовскому: «Ваш талант прославит ваше Отечество». Помимо творческого успеха, Айвазовскому достался и коммерческий. Его полотна разлетались как горячие пирожки, а картину «Хаос» приобрел сам папа римский, одарив художника не только приличным гонораром, но и золотой медалью до кучи.Весь этот всеобщий восторг, который сопровождал Айвазовского, начиная как раз с 1840-х годов, является объективной реальностью, которую кое-кто из его современников, и художников последующих поколений не смог ни понять, ни принять. В своей «Истории русского
искусства» (1901-02) Александр Бенуа, например, писал:«…Одно имя Айвазовского сейчас же вызывает воспоминание о какой-то безобразной массе совсем тождественных между собой, точно по трафарету писанных, большущих, больших, средних и крошечных картин. Все волны, волны и волны, зеленые, серые и синие, прозрачные как стекло, с вечно теми же на них жилками пены и покачнувшимися или гибнущими кораблями, с вечно теми же над ними пасмурными или розовыми облаками. Если бы была возможность собрать эту подавляющую коллекцию в одну кучу и устроить из ее гигантский аутодафе, то тем самым была бы оказана услуга имени покойного художника и искусству…» Кроме того, Бенуа сравнивает Айвазовского с маляром и рыночным художником вывесок, и почти прямым текстом обзывает третьесортным подражателем Тёрнера (и это после того как сам Тёрнер признал талант Айвазовского).
И вот получается, что у нас на одной чаше весов – восторг и почитание и рядовых зрителей, и критиков, и коллег по цеху, а на другой – авторитетное мнение (и не единственное) бесспорно талантливого и проницательного человека.Конечно, Айвазовский писал быстро, его
творческое наследие весьма обширно и, естественно, неоднородно, но у очень многих художников взлеты подчас чередуются с падениями, а гениальные произведения сменяются добротными работами среднего профессионального уровня. Так что, полагаю, несправедливо обвинять художника в излишней плодовитости. А море у Айвазовского совсем даже не одинаковое, достаточно сопоставить пару пейзажей на сходные темы.Продолжение следует…
