БЕЗУМИЕ ПАВЛА ФИЛОНОВАИногда творчество некоторых художников до такой степени не укладывается в общепринятые рамки, что их называют волшебниками, магами, чародеями или же людьми не от мира сего, но при этом мало кому приходит в голову, что эти необыкновенные свойства творческой личности могут объясняться еще и проблемами с психикой.
Магом и волшебником (а еще гипнотизером) называли и Павла Филонова, одного из лидеров русского авангарда, основателя и теоретика аналитического искусства, который сам себя в официальной обстановке именовал художником-исследователем.
Филонов родился в 1882 году в Москве в более чем простой семье: отец его был кучером, а мать – прачкой. Павел окончил городскую приходскую школу в Москве («Каретнорядную»), затем перебрался в Петербург, где поступил в живописно-малярные мастерские (очень напоминает биографию Анатолия Зверева). Он действительно какое-то время работал «по малярно-живописному делу», причем очень неплохо зараьатывал, но параллельно, с 1898 года посещал вечерние рисовальные классы Общества поощрения художеств, а с 1903 года — учился в частной мастерской академика Л. Е. Дмитриева-Кавказского. Но Филонова все-таки очень привлекала возможность получить профессиональное образование в Академии художеств. Туда он пытался поступить трижды, пока в 1908 году его не приняли вольнослушателем в школу при Академии.
О ранних годах его жизни и периоде ученичества никакой дополнительной информации нет. Судя по всему, в то время особых странностей у Филонова никто не замечал. Единственным темным пятном в его семейном анамнезе могла быть ранняя смерть его матери, которая умерла от туберкулеза, когда мальчику было 15 лет. Впрочем, ничего сверхъестественного в этом не было, чахотка была распространена во всех слоях общества, а женщина, которая круглосуточно занималась стиркой,
точно должна была иметь ослабленные легкие.Однако, на рубеже 1900-х и 1910-х годов с Филоновым что-то случилось, и он из нормального молодого человека, общительного, старательного в учебе и вполне социализированного, превратился в человека замкнутого, нелюдимого и погруженного в какие-то свои непонятные мысли. Возможно, это как раз и был манифест его психического заболевания.
В это время происходит и смена его художественных интересов от обычных лирических пейзажей к мрачноватым сюжетным композициям. Впрочем, предпосылки к таким творческим переменам были у Филонова и раньше. Например, однажды на занятиях он написал натурщика так,что были видны вены и мышцы, а при наличии живого воображения можно было даже почувствовать ток крови.«Да он
содрал шкуру с натурщика!», - возмутился (а, возможно, испугался) преподаватель.В круг авангардистов Филонов вошел как раз в 1910 году, когда решил, во-первых, «добровольно выйти» из Академии, а во-вторых,принял участие в выставке «Союза молодежи», представив там там свои первую «настоящую» картину «Головы».
В этот период, в 1910-х гг.,Филонов вел жизнь, вполне обычную для художника-авангардиста: вырабатывал собственный стиль и собственную художественную концепцию, участвовал в выставках и творческих союзах, пробовал себя в других видах искусства, в частности в литературе.
Единственное, что отмечали все, кто виде его ранние картины – это необычайна мрачность его работ. Если предположить, что содержание полотна в какой-то мере коррелирует с внутренним состоянием его автора, то может показаться, что все это свидетельствует о серьезной депрессии, которую переживал Филонов
в это время.Особенно ужасала зрителей его картина «Пир королей». Она была написала в 1913 году, то есть это еще был период абсолютного благополучия в стране, но в ней есть что-то настолько мрачное и мерзкое, что можно считать ее пророческой. До сих пор сюжет этой картины не совсем ясен, но есть предположение, что отчасти он восходит к иконографии 17 века и связан с темой «Пира Ирода». Критики отмечали гипертрофированную и даже извращенную «биологичность» героев, помещённых в нарочито многозначительные позы, что в сочетании с суггестивным колоритом способствовало созданию ощущения инфернальности происходящего, напоминающего тяжелую галлюцинацию.
Велимир Хлебников, с которым Филонов познакомился как раз в то время, когда он писал «Пир королей», так описывал его самого и его работу в рассказе «Ка»:
«…Я встретил одного художника и спросил, пойдёт ли он на войну? Он ответил: «Я тоже веду войну, только не за пространство, а за время. Я сижу в окопе и отымаю у прошлого клочок времени. Мой долг одинаково тяжёл, что и у войск за пространство». Он всегда писал людей с одним глазом. Я смотрел в его вишнёвые глаза и бледные скулы... Художник писал пир трупов, пир мести… Мертвецы величаво и важно ели овощи, озаренные подобным лучу месяца бешенством скорби…»
Свой первый манифест аналитического искусства Павел Филонов его единомышленники выпустили в 1914 году под называнием «Интимная мастерская живописцев и рисовальщиков „Сделанные картины“». Текст декларации был довольно путаный (что, в общем-то типично для подобных теоретических обоснованийавангардистских художественных методов):«…Цель наша – работать картины и рисунки, сделанные со всей прелестью упорной работы, так как мы знаем, что самое ценное в картине и рисунке — это могучая работа человека над вещью, в которой он выявляет себя и свою бессмертную душу… Относительно живописи мы говорим, что боготворим её, введённую и въевшуюся в картину, и это мы первые открываем новую эру искусства — век сделанных картин и сделанных рисунков, и на нашу родину переносим центр тяжести искусства, на нашу родину, создавшую незабываемо дивные храмы, искусство кустарей и иконы…»
Если честно, то уловить смысл этого отрывка очень сложно, при услови, что он, конечно, вообще есть.И очень трудно понять, что это, сознательный эпатаж авангардиста или же натуральный бред сумасшедшего, в который автор облекает избитые истины. Впрочем, в двух словах суть аналитического метода Филонова заключается,во-первых, в том, что
он уподобляетсоздание картины божественному акту творения, когда каждый мазок кисти, «атом», служит росту художественного произведения. А во-вторых, Филонов предполагает, что истинный художник как реальный Творец мира, способен в любом объекте узреть не только внешнее, но также и внутреннее содержание, и фиксировать на холсте не только текущий момент, но и события будущего. Филонов утверждал, что, кроме формы и цвета, вполне реально существует целый мир невидимых явлений, которые не видит «видящий глаз», но постигает «знающий глаз», с его интуицией и знанием.Именно поэтому на полотнах самого Филонова и его учеников изображения объектов подчас переплетаются или накладываются друг на друга.В биографии Павла Филонова до 1921 года, когда он познакомился о своей будущей женой Екатериной Серебряковой (РинойТетельман), зияют существенные провалы, но есть довольно убедительное предположение, что между 1914 и 1920 годом у него были серьезные психические проблемы.
Его брак (или, скорее всего гражданский брак) также очень напоминает любовную историю из жизни Анатолия Зверева. Екатерина Серебрякова, избранница художника, была на 21 год старше Филонова (ей – 59, ему – 38 на момент знакомства), они познакомились,когда она попросила его написать портрет ее покойного мужаЭспера Серебрякова, сотрудника Историко-революционного архива.Отношения у них были вполне романтическими, но достаточно странными (Серебрякову, например, он называл «доченькой», а себя – «Панькой»). Филонов с первого момента их знакомства страстно влюбился во вдову. На первый взгляд можно было бы предположить, что в их отношениях была какая-то взаимная корысть. Серебрякова была вполне обеспеченной женщиной (она получала приличную пенсию за мужа и спецпаек), а Филонов всегда бедствовал. Но, нет, он почти никогда не брал у нее денег, а если и брал в самых крайних случаях, то всегда старался вернуть долг, и как можно скорее.
С другой стороны можно было бы подумать, что Серебряковой льстили отношения с относительно молодым мужчиной, а еще и известным художником. Но внешность Филонова вряд ли можно считать привлекательной, хотя харизматической личность с горящими безумным внутренним огнем глазами (у него глаза были
невероятного вишневого цвета) он, безусловно был. Также он не был и популярным художником, обласканным властью.Между прочим, Екатерина жутко ревновала Филонова. Известно, что в 1929 году у Филонова училась американская художница и скульптор Хелен Хантингтон-Хукер, которой тогда было 23 года. Они занимались два раза в день в течении полутора месяцев.Серебрякова была уверена,что отношения художника и его ученицы перешли в личные, и все его уверения в обратном («Я так же могу тебе изменить,как Ленин демократии», - смеялся Филонов)не имели для нее никакого значения. В конце концов, Екатерина не выдержала, сбежала в санаторий, и написала Филонову письмо с предложениям расстаться. На следующий же день он примчался к ней с возмущенными словами: «Так тыменя
оставить хотела!?»К косвенным доказательствам шизофрении можно отнести и то, что с середины 1920-х годов картины Филонова начинают дробиться и рассыпаться на мелкие фрагменты, происходит своего рода развоплощение реальности, что можно наблюдать и в картинах психически больного Врубеля, особенно в его поздних работах. Здесь присутствует уже не просто наложение изображений друг на друга, но также их не всегда логичное расчленение.
Впрочем все это не мешало Филоновупоначалу достаточно продуктивно контактировать с новой властью, преподавать и создать настоящую школу аналитического искусства (которая, впрочем, весьма напоминала секту), а также получать официальные заказы на картины, посвященные строительству нового общества. До поры до времени, Филонова не трогали и давали работать так, как он
хотел. Его искусство считалось вполне революционным.Проблемы начались на рубеже 1920-х и 30-х годов. В 1929 году власти запретили уже подготовленную персональную выставку Павла Филонова в Русском музее, а потом была объявлена полноценная компания по истреблению «филоновщины». Вот тогда-то Павла Филонова и стали почти официально в открытую именовать «помешанным врагом рабочего класса». Эта травля, конечно сильно испортила художнику жизнь, но вот чего-то более скверного с
ним все-таки не случилось. Возможно, что жизнь ему спас как раз этот публичный статус сумасшедшего.Филонов ушел из жизни в блокадном Ленинграде, как и десятки тысяч его земляков, он умер от истощения 3 декабря 1941 года. Серебрякова пережила его на несколько месяцев. Его творческое наследие спасла его сестра Евдокия Глебова, передав картины и
рисунки в Русский музей.Современные психиатры не ставят Филонову однозначный диагноз, у него определяют или шизотипическое расстройство, или шизофрению. Несомненно, что Филонов, как и многие люди с психическими отклонениями, мог быть очень убедительным в изложении своих теорий, именно поэтому он смог увлечь ими значительное число молодых людей, так что они продолжал учиться у него даже после того, как он уже не мог делать это официально. И круг его единомышленников, достаточно закрытый и сплоченный, действительно напоминал секту (между прочим, Филонов и его ученики никогда не подписывали персонально свои работы, считая из плодом коллективного творчества).