АЛЕКСАНДР ИВАНОВ. АПОЛЛОН, ГИАЦИНТ И КИПАРИС, ЗАНИМАЮЩИЕСЯ МУЗЫКОЙ И ПЕНИЕМ, или ОГОВОРКА ПО ФРЕЙДУ
Если кто-то думает, что в старые добрые времена молодым талантам, окончившим Академию художеств, просто давали деньги (вроде современного гранта) и, благословив, отправляли в путешествие по художественным центрам Европы, то он глубоко заблуждается. И тогда, как и сейчас, за каждую потраченную копейку следовало отчитаться, Каждые два месяца пансионеры Академии художеств и подопечные Общества поощрения художеств строчили длинные послания своим грантодателям, повествуя о том, как идет работа над отчетными картинами, поскольку посылали художников за границу именно для того, чтобы они привезли оттуда свои новые шедевры, которые могли бы в дальнейшем составить славу русского искусства.
Александр Иванов не имел права на пенсионерскую поездку за счет Академии, поскольку учился там как «посторонний», а не «казеннокоштный» студент. Статус «постороннего» дал ему возможность остаться жить дома, а не в казармах Академии, но с другой стороны лишил его права на грант. Так что его золотая медаль, которую Иванов получил за картину «Иосиф, толкующий в темнице сны виночерпию и хлебодару», оказалась довольно бесполезным украшением. Впрочем, недавно организованное Общество поощрения художеств, тоже раздавало средства на поездку молодым талантам, и тут Иванову повезло, и он смог отправиться в Италию сначала на четыре года.
В Рим после недолгой поездки поЕвропе Александр прибыл в ноябре 1830 года. И буквально через пару месяцев ему в
голову пришла идея написать картину на тему «Иоанн Креститель и Христос». С того момента он занимался только ею. Иванов размышлял, делал эскизы, искал композиционное решение, в общем, полностью погрузился в творческие поиски, совершенно забыв о том, что Общество поощрения художников требует его постоянных отчетов, а также конкретного продукта в виде какой-нибудь законченной картины.Чтобы не потерять грант и, как следствие, возможность работать над своим великим замыслом, Иванову следовало срочно предъявить что-то готовое. Так, в силу необходимости, и была создана картина «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением».
Считается, что в этой картине Иванов выразил свою дань восхищения творчеством Рафаэля. Начав работу над ней, «…чтобы развить свой вкус и усвоить благородный стиль рисунка, Иванов срисовывает группы, головы и драпировки из фресок Рафаэля в Ватикане…».
Сам художник утверждал, что хочет передать «наготу вместо натурного класса», то есть объединить классическую академическую красоту с естественным романтическим чувством. Иванов выполнял этюды с античных скульптур (в частности, головы Аполлона Бельведерского и барельефа с изображением спящего Эндимиона), но пытался одушевить образы, наполнить их светом и теплом живого человеческого тела.Так что полотно, композиционно построенное по принципу классического треугольника, а также его основной посыл, лежащий на поверхности и понятный любому зрителю опреображающей силе высокого искусства и иллюзорной хрупкости идиллического мира, полностью удовлетворили попечителей Общество поощрения
художников.Но если изучить картину и ее историю более тщательно, то всплывают очень любопытные детали. Начнем с того, что Иванов питал к этому своему творению очень нежные чувства, что подтверждают многочисленные свидетельства его знакомых и друзей. Сам он утверждал, что писал картину «для себя», а впоследствии постоянно держал ее на стене своей мастерской. Меняя мастерскую, в новом помещении он первым делом устраивал на лучшем месте именно «Аполлона, Гиацинта и Кипариса».
Итак, в центре полотна расположен Аполлон, идеально красивый молодой мужчина, светловолосый и белокожий, с обнаженным торсом. Его ноги и нижняя часть тела небрежно прикрыты золотисто-желтым полотном. Это традиционный тип изображения данного античного божества. Некоторые художники придают облику Аполлона несколько женственные черты, и, в общем-то, Иванов следует этой традиции, поскольку лицо божества в принципе могло бы принадлежать и богине, а его тело выглядит слишком мягким и гладким (в отличие, например, от вполне мускулистых и смуглых рабов из «Явления Христа народу»). Изображение Аполлона могут сопровождать самые разные атрибуты, но в данном случае мы видим на его голове лавровый венок как символ его достижений в области искусства, награда лучшему музыканту, исполнителю на лире. Кстати лира на картине Иванова тоже присутствует, она висит на дереве за спиной Аполлона. Сам бог в таком случае олицетворяет музыку, одухотворяющую мир.
Рядом с Аполлоном изображены двое мальчиков: слева – Гиацинт, справа – Кипарис. Гиацинт играет на флейте, Кипарис вместе со своим покровителем поет. Оба мальчика в древнегреческих мифах, переложенных для детей, стыдливо именуются любимцами Аполлона, хотя абсолютно ясно, что оба они – его любовники. Аполлон, судя по всему, был бисексуален, а в античной традиции к тому же любовь мужчины к мужчине воспринималась как высшая стадия любви, поскольку она является любовью между равными (в отличие от любви между мужчиной и женщиной). А для мальчиков отношения, в том числе и сексуальные, со взрослым и опытным мужчиной отчасти воспринимались как необходимый опыт взросления и как своего рода инициация.Гиацинт (Гиакинф) был сыном спартанского царя Амикла (либо Эбала, либо Пиера) и
царицы Диомеды (либо Клио), и отличался идеальной красотой. За его благосклонность соперничали сразу трое: фракийский певец Фамирис, Зефир, бог западного весеннего ветра, и сам Аполлон. Гиацинт предпочел Аполлона (что вполне понятно, поскольку он был явно круче всех остальных в этой компании). Фамирис тихо страдал в уголке и пел слезливые баллады. Ну а темпераментный Зефир (который на тот момент несколько пресытился любовной идиллией с богиней Флорой) решил вопрос радикально (Аполлон учил своего юного протеже метанию диска (или они соревновались в метании диска), когда злокозненный Зефир силой волшебства направил брошенный Аполлоном спортивный снаряд в голову Гиацинта. Мальчик умер на месте (
У Иванова Гиацинт совсем еще юн, это ребенок, он обнажен, подобен образцовой античной статуе (впрочем, иногда его называют и «brutta natura» (безобразная натура)), и печален, как будто предвидит свою грядущую судьбу. Его преданный взгляд направлен на Аполлона, а бог нежно прикасается своими длинными пальцами к колену мальчика. Гиацинт изображен в профиль, сидящим на корточках и играющим на свирели. Между прочим, деревянные духовые инструменты всегда считались фаллическим символом, а их присутствие на картине намекает на ее эротический подтекст.
Второй мальчик, Кипарис, постарше, это уже подросток. И его история не менее печальна, чем у Гиацинта. Кипарис был сыном Телефа из Карфеи (возможно, ассирийцем), его однозначно называют любовником Аполлона (или Зефира, или Сильвана), но, судя по всему, главной любовью его жизни была ручная лань (олень), подаренная ему Аполлоном. Кипарис случайно убил свою лань (по другой версии лань убил другой его любовник, Сильван, изнемогавший от ревности), и это событие стало главной трагедией его жизни. Кипарис так горевал по несчастной лани, что Аполлон, будучи не в силах выносить его печальный вид, превратил юношу в прекрасное дерево (На картине Иванова браконьерская трагедия уже случилась: мертвая лань лежит справа внизу на заднем плане за ногами юноши, а сам Кипарис выглядит совершенно несчастным. Он как будто не замечает нежного жеста Аполлона,
которым тот привлекает юношу к себе, стараясь ободрить и защитить. Для этого образа Иванов использовал известный этюд головы мальчика-пифферари (мальчик-флейтист). Обнаженное тело Кипариса более смуглое и крепкое, нежели у остальных героев картины (все же он довольно много бегал по лесам и горам за своей животиной).Группу объединяют жесты Аполлона, которыми он обозначает свои трепетные чувства сразу по отношению к обоим мальчикам. Считается, что Гиацинт, Кипарис и Аполлон одновременно олицетворяют собой три возраста мужчины (детство, юность, зрелость), три вида прекрасного (трогательно-наивное, чувственное и возвышенное) и три ступени восхождения человека к совершенству.
Но помимо всех этих возвышенных мыслей об одухотворяющей силе искусства, об античности как о Золотом веке в истории человечества, картина Иванова наводит на определенные размышления о личных пристрастиях автора в смысле интимной жизни. Хотя его биографы, стараясь избежать некоторой неловкости в освещении этой темы, старательно и подробно разглагольствуют о его многочисленных итальянских романах с дамами (Виттория Кальдони, натурщица Тереза, графиня Мария Апраксина), но бесчисленные штудии с изображением обнаженных мальчиков (существенно превосходящие потребности в этюдах подобной тематики для «Явления Христа народу») свидетельствуют о явно противоположном интересе художника. Кое-кто сейчас довольно робко упоминает о «латентном гомосексуализме» Иванова, но, возможно, что практические опыты художника зашли несколько дальше, чем простое созерцание детских обнаженных тел.Любопытно, что Иванов так и не закончил картину, и сам писал, что не смог этого сделать, поскольку «утратил весёлое расположение духа». К чему бы это?
