БЕЗУМИЕ ВАСИЛИЯ ВЕРЕЩАГИНАЧасть 15. Америка-2
В Америку Василий Верещагин приехал в довольно паршивом настроении. Как-то в последнее время у него все не ладилось: он опять испытывал финансовые трудности, в России его последние картины в основном ругали, и с женой во время последнего путешествия по Волге произошел окончательный разрыв.
Но вот он оказался на другом континенте, и все как будто начало налаживаться. Выставка в Нью-Йорке начала приносить неплохую прибыль. Американские журналисты, критики, искусствоведы и просто обычные зрители в один голос восторгались его картинами. Многие американцы высказывали желание оставить в Новом Свете не только картины Верещагина, но и самого художника, который мог бы поспособствовать созданию национальной американской художественной школы.
Василий Васильевич, который превосходно владел английским, часто выступал публично, рассказывал о своем творчестве
и путешествиях, а также делился своими впечатлениями от Америки. Надо признать, что очень многое в новой нации его восхищало: предприимчивость, независимость, склонность быстро внедрять новинки технического прогресса и тем самым улучшать и упрощать жизнь простых людей. Впрочем, он откровенно высказывался и о том, что ему не нравилось: расовая сегрегация (у него сразу появилось много друзей среди негров), состязательная система правосудия, в которой господствует не дух, но буква закона (в отличие от чисто русской традиции жить не по законам, а по справедливости/понятиям), постоянная гонка за успехом, понимаемым как максимально возможное финансовое благополучие.
Но самым главным итогом путешествия в Америку для личной жизни Верещагина стал его неожиданный роман с пианисткой Лидией Андреевской. В общем-то он поступил как честный человек и сначала разрешил все свои проблемы с Елизаветой Кондратьевной:«…Решение мое покончить со всеми дрязгами и ссорами совместного жития бесповоротно, и больше мы не сойдемся…»
Впрочем, Василий расстался со своей первой супругой вполне цивилизованно. Их любовь закончилась, но осталось уважение и совместные воспоминания, ежемесячно подкрепляемые содержанием, которое художник выплачивал своей первой жене до конца своей жизни (Елизавета Кондратьевна Верещагина или Элизабет-Мария Фишер-Рид умерла в 1941 году на 86 году жизни).
Но Лидия Васильевна Андреевская стала его последней страстной любовью.
На момент их знакомства ей было 25 лет, а ему – 48. Она была статной красавицей чисто славянского типа, а он – стареющим одиноким мужчиной, который не мог не оценить не только ее красоту, но и бесспорный музыкальный талант.Роман закрутился бурный, Василий старался не разлучаться со своей возлюбленной, но если ему приходилось с ней расставаться (в частности во время американского турне он на некоторое время уезжал в Париж и Россию по делам, а также в Ахен на лечение серными водами), то он писал ей бесконечно много нежных писем, иногда сопровождаемых поэтическими посланиями (Елизавете Кондратьевне он стихов не сочинял!)
Поженились они только в 1894 году, когда Верещагин смог, наконец, получить официальный развод. Андреевская отвечала взаимностью на чувства художника, она была именно такой женщиной, о которой он всегда мечтал.
В браке у Верещагиных родилось четверо детей, причем двое из них старшая дочь Лидия и сын Василий до заключения брака. Лидия прожила всего шесть лет, и свою младшую дочь, которая родилась через два года после ее смерти, супруги также назвали Лидией. Из третья дочь, Анна умерла в 22 года, а младшая Лидия – в 32. Сын Василий прожил 85 лет и ушел из жизни в 1981 году.В отличие от своей первой жены, Лидию Васильевну Верещагин запечатлел на нескольких картинах так называемой «Госпитальной серии» (о чем речь еще впереди) в виде медсестры.
Следующим пунктом выставочного тура Верещагина по Америке был Чикаго. Там публика и критики отнеслись к нему поначалу более сдержанно. Тем более, что в некоторых нью-йоркских газетах стали появляться статьи, где работы художника признавали увлекательными, но недалекими по содержанию. В его картинах признавали богатство красок, однако отказывали художнику в мастерстве рисовальщика: «…прекрасно исследованы персонажи, но композиция и перспектива неверны...»
Подобные оценки творчества Верещагина отччасти были связаны с тем, что его
воспринимали как некую диковинку, как «варвара», «дикаря», который еще не освоил высшие приемы живописи. Или же вслед за одним критиком воспринимали как «второразрядного военного корреспондента… но не репортера высшего класса... поскольку ему не хватает мастерского владения художественным языком».Один из влиятельных чикагских критиков в пику своим нью-йоркским коллегам непосредственно перед приездом художника в город написал статью в защиту Верещагина:
«Русский гений был отнесен к разряду парижских шоуменов. Его обвиняли в том, что он пытался заработать на брутальных ощущениях, создаваемых с помощью кисти. Его полотна были большими, поэтому не являлись художественными. Им был необходим яркий свет, поэтому краски оказывались фальшивыми. Некоторые из его картин требовали буквального разъяснения, поэтому не являлись чистым искусством. Пылкий художник, солдат, который по своему опыту знал, что такое война, гуманист, который пытался уменьшить сумму человеческих страданий, изображая их ужасы, и мастер, превосходно владеющий техникой, он был возмущен этими интерпретациями».
Вероятно, статья, сделала свое дело, так как именно в Чикаго Верещагина ждал особый успех. Его выставку, которая была первой крупной монографической выставкой, организованной Чикагским институтом искусств, посетили более 100000 человек, она принесла музею 700 новых членов и прибыль в 14000 долларов, что было воспринято как существенный художественный и экономический успех.
Продолжение следует…