
Часть 26. Япония-2
Первое, что приятно удивило Верещагина в Японии, это были таможенники, которые не стали досконально досматривать его немалый багаж (несколько чемоданов и огромный ящик с мольбертом, красами и прочими принадлежностями для рисования), в отличие от таможенников Манилы, которые копались в его вещах несколько часов.
На железнодорожной станции Василий Васильевич, наконец-то распрощался со своим новозеландским протеже. Стюарт отправлялся в Иокогаму, а Верещагин сел на поезд, который шел через Киото в Токио. Он собирался посетить город Никко, где проводил лето с семьей его старый знакомый, посланник Р.Р.Розен, с которым художник подружился еще во время первой поездки в США.
Японские железнодорожные вагоны после роскошных пульмановских в Америке неприятно поразили Верещагина. Во-первых

Василий описывал в путевых заметках, как один из пассажиров, нисколько не стесняясь, разделся практически догола и начал вытираться полотенцем, затем в таком же полном неглиже уселся читать газету. А ведь в вагоне ехали и дамы.

«…Деловые люди Японии, сказать мимоходом, быстро проникаются американской бесцеремонностью, чтобы не сказать нахальством, и с ними в этом отношении нужно быть постоянно в стороже, иначе личность, вроде упомянутого мною гида, поместит вас против воли в самую дорогую гостиницу, заставит купить совершенно ненужную вещь, потребует плату свыше договоренной и т.п. …»
Знаменитые храмы Верещагин отправился осматривать на следующий день в сопровождении гида из своей гостиницы.

«…Благоустройство дорог, чистота зданий по сторонам их, замечательные. Во всем виден уход, надзор и порядок. По дороге мне указали, что за характерными черными воротами жилье императорских принцесс, обычно проводивших здесь лето. Самих не было видно, лишь крыши, украшенные резьбой, и кое-где позолота, указывали на то, что дома незаурядные…
…Все храмы построены из дерева, чудесно украшены резьбой, краской и позолотой. Много белой краски на колоннах и в фонах, немало и черного цвета, особенно там, где работано лаком, как известно, играющим в Японии большую роль в поделках и постройках, доведенных до высокой степени совершенства.
…Японские постройки в общем не производят впечатления, по крайней мере на наш взгляд, воспитанный образцами греческой и римской архитектуры, полными величественной простотой и в этом совершенно отличными от

Больше всего Верещагин восхищался изображениями зверей и птиц, называя их «просто маленькими шедеврами, верными природе изображения»:
«… Трудно передать наивную прелесть этих изображений и техническое исполнение их – многое может быть принято за окаменелую натуру… Рисунок этих птиц, их позы, выражения, робко шаловливые у птенцов, заботливые у самок и боевые у самцов, так подмечены и переданы, как это мог сделать только большой художник. В Европе такой мастер, несомненно, заслужил бы не только большую славу, но и большие деньги, а здесь, вероятно, он был вознагражден грошами…»
В одном из писем художник процитировал известную японскую поговорку: «Кто не видел Никко, тот не может сказать, что он знает прекрасное», и добавил:
«…Пословица эта в значительной степени справедлива, потому что весь Никко прекрасен, но его

Чтобы получить разрешение писать местные храмы, Верещагин обратился к одному из старейших священнослужителей главного местного храма. Ему ответили:
«Вы можете писать сколько угодно снаружи, но внутри строго запрещается делать какие-либо снимки».

Розен принял Верещагина с распростертым объятьями и обещал похлопотать за него. У Розена был высокопоставленный знакомый при императорском дворе, обер-церемониймейстер, барон Санномия. Он был женат на англичанке и стремился насаждать в своей стране традиции и обычаи европейцев. Между прочим, сразу по прибытии в Японию, Верещагин заметил, что многие мужчины в стране уже носят европейское платье, а вот большинство женщин еще одеты в традиционные костюмы.
Санномия, которому Верещагина представили как мировую знаменитость, согласился отправить в


«…Трудно передать прелесть этого товара в том случае, когда он произведен

Через несколько дней Верещагин смог вернуться в Никко, о чем написал жене:
«…Я начал уже немного работать (здешние храмы очень интересны) и думаю, что кое-что напишу. Живу в самой романтической обстановке, в маленьком домике не то лесника, не то садовода, близ самих храмов. Кругом водопады, потоки и лес. Криптомерии, те самые, что не принялись в Сухуми у моря, здесь достигают 20 саженей в высоту и полторы сажени в диаметре…»
Верещагину разрешили работать, когда в храмах не было посетителей, поэтому он писал или рано утром, или поздно вечером. Иногда работу прерывал дождь, а еще очень мешали любопытствующие зеваки, которые собирались вокруг художника, если он не успевал уйти до наплыва паломников. Потом он нашел один храм, в котором бывало мало посетителей, и смог работать там и днем.

Художник пробыл в стране всего три месяца до осени 1903 года, когда пароходная компания в связи с нестабильностью международной ситуации, объявила последний рейс на Владивосток. Если бы Верещагин остался в Японии, он мог бы оказаться на положении интернированного, поэтому он поспешил на пароход, оставив часть работы незаконченной. Впрочем, из Японии он вывез приличное количество этюдов,

Впрочем, попав во Владивосток, Верещагин решил немного продлить свое путешествие, не стал садиться на прямой поезд до Москвы, а вместо этого взял билет на русский пароход, и отправился в Россию морским путем, через хорошо знакомые места – Сингапур, Суэц и Босфор.

Продолжение следует…