
Вероятно, русские художники, начинавшие свою карьеру во второй половине 19 века, никогда до конца не осознавали, как им повезло в том, что у них был Павел Михайлович Третьяков. Ведь самое сложное для всех, кто начинает свою карьеру, это войти в профессиональный круг, утвердиться в нем, занять свое собственное место среди коллег. А в творчестве начинать сложно вдвойне, поскольку если выпускник университета может быть уверен в своих знаниях, высоко оцененных экзаменаторами, то творческому человеку никто не может гарантировать, что его талант окажется востребованным капризной публикой.
И вот здесь на сцену и выходил Павел Третьяков, человек пользовавшийся уважением и в кругу художников, и среди критиков и искусствоведов, и, к тому же, обладавший практически неисчерпаемыми финансовыми ресурсами. Он без устали посещал не только выставки с работами уже признанных мастеров, но и ученические экспозиции, чтобы среди десятков начинающих художников выделить тех, кому суждено впоследствии создавать славу русского искусства.
Для Исаака Левитана появление в его жизни Павла Третьякова оказалось по-настоящему счастливым случаем, фортуной,

Вообще-то, Левитан не собирался становиться пейзажистом. При поступлении в Московское училище живописи, ваяния и зодчества он попал в класс жанристов, который вел Василий Перов. Но его первые ученические работы попались на глаза Алексею Саврасову, и тот самым наглым образом переманил талантливого юношу к себе. Саврасов неустанно внушал своим ученикам: «…пишите, изучайте, но главное – чувствуйте!» И молодой Исаак, следуя заветам наставника постепенно перевоплотился в тонкого чувствующего лирика, склонного к созерцательному восприятию действительности.
1879 год для 19-летнего Левитана оказался очень трудным периодом. После указа, последовавшего за покушением Соловьева на Александра II, всем евреям было запрещено жить в Москве, и начинающий художник был выселен в подмосковную Салтыковку, где писал ностальгические, печальные пейзажи, что вполне соответствовало его тоскливому настроению. На занятия он каждый день ездил на «чугунке» или же прятался в здании Училища и тайно ночевал в одном из классов.
Но один из его меланхолических пейзажей, которые он писал в Салтыковке по памяти, перенося на холст воспоминания о любимых местах в Москве, выставленный на ученической выставке, привлек внимание Павла Третьякова. Это и был «Осенний

На картине изображена пустынная аллея парка пасмурным осенним днем. Иногда исследователи утверждают, что Левитан изобразил раннюю осень, но скорее всего, это уже конец сентября или начало октября. Ввысь уходят темные вечнозеленые сосны, обрамляющую аллею парка, усеянную пожелтевшими опавшими листьями.
Трава по краю дорожки ещё зелёная, но цвет этот не так ярок, как летом, скорее он выглядит по-осеннему пожухлым. Вдоль аллеи растут молодые деревья, посаженные совсем недавно.Они еще совсем тонкие, с редкой осыпающейся или уже полностью осыпавшейся листвой. Сосны, темные, могучие и старые составляют почти физически ощутимый контраст с этой молодой порослью. Над аллей на бледном светло-сером небе плывут облака, серые и хмурые, создавая ощущение сырого пасмурного дня.
Центральным элементом картины является героиня. Это молодая женщина, о чем свидетельствует ее легкая и быстрая походка и резкий жест руки, одетая в темное платье и шляпку. Она не гуляет, скорее, быстро и целенаправленно куда-то спешит, не глядя по сторонам, как будто не замечая ни ярких и живописных деревьев, ни скамейки, на которой летом, вероятно было очень приятно сидеть.
Фигура женщины вписана в пейзаж столь уместно и деликатно, что она как будто становится его органической частью, не забирая у природы главную роль. Скорее, героиня выступает своеобразным камертоном настроения, грустного и ностальгического, создаваемого парком и пасмурным осенним днём.
Известный искусствовед и специалист по русскому пейзажу Алексей Федоров-Давыдов писал об этой работе Левитана:
«…Противопоставление громадности пространства неба и высоты сосен сравнительно маленькой фигурке делает её такой одинокой в этой пустынности парка. Изображение проникнуто динамикой: дорожка убегает вдаль, по небу несутся облака, фигурка движется на нас, желтые листья, только что сметенные к краям дорожки, кажутся шуршащими, а растрепанные верхушки сосен — качающимися в небе…»
При этом поразительно, что фигуру героини писал не Левитан, а его друг и однокашник (и по совместительству брат Антона

Картина исполнена в легкой этюдной манере, которая во многом также объясняется небольшим размером полотна. Если рассматривать картину вблизи, то можно оценить широкую манеру письма – размашистым мазком написана и дорога, и кроны деревьев. Однако если отойти от полотна на пару шагов, то все эти широкие движения кисти сливаются в переливающуюся гладь, а размытость палитры добавляет пейзажу воздушности.
Ещё одно удивительное свойство полотна – это так называемая «звукоизобразительность». Кажется, что стоя перед картиной, можно на самом деле расслышать порывистые, но короткие порывы осеннего ветра, скрип высоких сосен, одинокие шуршащие шаги по дорожке и шорох листьев под ногами героини..
В этой картине всё удивительно и атмосферно. Взгляд зрителя упрямо цепляется за отдельные элементы, которые при этом сами собой выстраиваются в цельный, лаконичный, но эмоциональный образ. Уже в этой ранней работе проявилось то, что впоследствии проставило Левитана – пейзажный мотив, говорящий на языке человеческой души.

И все благодаря картине, которую каждый может увидеть в своем окне в конце сентября или в октябре: то же самое серое небо, дорожки, усыпанные листьями, девушки в темном. Но мы чаще всего не замечаем поэзию осенних образов, занятые своими обыденными делами. Наверное, надо быть Левитаном, чтобы оценить, как все это на самом деле прекрасно…
P.S. В 1880 году Левитан написал своеобразную реплику картины «Осенний
