ГЕНРИХ СЕМИРАДСКИЙ. ФРИНА НА ПРАЗДНИКЕ ПОСЕЙДОНА В ЭЛЕВСИНЕ. 1889

Часть 4.

Правая группа персонажей картины представляет участников праздника и торжественного шествия. Суля по ярким дорогим одеяниям, это самые знатные и богатые граждане Афин, которые вышли приветствовать Фрину, а заодно и полюбоваться редким зрелищем ее ничем не прикрытой красоты. Среди них есть и мужчины и женщины, но если я верно помню то, что читала в детстве о жизни в Древней Греции, благородных дам и достойных жен в этой компании быть не должно, следовательно, все девушки, присутствующие в этой компании также, как и сама Фрина - гетеры.
Между прочим, если мужчины по большей части смотрят на нее с восторгом, смешанным со сладострастием, то дамы гораздо более скептичны. Особенно любопытен образ девушки с корзиной цветов, на плече у которой по-хозяйски лежит рука её спутника, мужчины в короткой белой тунике с пёстрой каймой, который приветственно машет Фрине и, кажется, даже что-то кричит ей вслед. Его подруга скорчила презрительную гримасу, как бы говоря: "Ну и что в ней такого особенного?.. Подумаешь, тоже мне..."
На вверху на заднем плане в правой части картины изображён храм Посейдона, из которого выходит многолюдная процессия, плавно спускающаяся к морю, чтобы принять участие в основной церемонии праздника. Очевидно, что взгляды всех направлены именно на Фрину, главную героиню торжества.

Несмотря на очевидный профессионализм, с которым художник подошёл к работе над образами всех, даже самых незначительных персонажей своей картины, главное её достоинство заключается в том, как он сделал в ней пейзажные фрагменты и фон.
Судя по всему, Семирадский, воспитанный в сугубо академических художественных традициях, где пейзаж и натюрморт всегда воспринимались как вспомогательные жанры, лишь слегка оживляющие и разбавляющие произведения, относящиеся к более высокому историко-мифологическому жанру, так и не понял (или понял, но постыдился это признать), что его основное дарование - это почти волшебная способность передавать световоздушную среду в пейзажах и воспроизводить с гениальной точностью фактуру самых разных материалов и предметов.
Это отмечал даже Александр Бенуа, который был вообще настроен более, чем скептически по отношению к поздним академистам, к которым он относил и Семирадского:
"... Целиком своё большое дарование Семирадскому удалось проявить только в пейзажах, в которых он сумел, как никто, выразить прелесть южной природы, а также ещё - в удивительно мастерской передачие разных аксессуаров: шелковых и шерстяных материй, бронзы и мрамора, перламутра и терракоты. К сожалению, Семирадский не понял круга своих способностей и создал лишь крайне ограниченное количество пейзажей и вовсе не писал чистых натюрмортов, но почти всё время брался... за многосложные махины, в которых эти чудные неаполитанские пейзажи и славно написаные античные вещи заслонялись толпой позирующих для живых картин... статистов. Семирадский имел колоссальный успех,.. так как он сумел... угодить всем партиям - каждому преподнести что-либо по вкусу, даже и ненавистникам академий. Кто не мечтал погреться в лучах южного солнца, приютиться в тени серебристых олив, дремать в душистой траве, прислушиваясь к сонливой трескотне сицилийских акрид. Пейзажи семирадского, тёплые и светлые, бесспорно в состоянии вызвать эти впечатления до иллюзии. Его отлично написанные вазы, канделябры, барельефы, статуи, ларчики, диадемы и прочие античные предметы радовали многочисленных поклонников античности рвущихся на богомолье в Помпею и Бурбонский музей..."

В данном случае однозначное восхищение зрителей вызывает именно пейзаж, который Семирадский писал с натуры во время поездки в Элевсин. Это часть побережья Саронического залива и горы острова Саламин. Пейзаж на этой картине вообще считается одним из лучших в творчестве Семирадского
и рассматривается как "одно из несомненных [её] достоинств".
Даже Илья Репин, один из ярых противников Семирадского, тем не менее нашел в его картине кое-что положительное:
«...Большая картина несмотря на всю академическую риторику, производит „весёлое“ впечатление. Море, солнце, горы так влекут глаз и доставляют наслаждение; а храмы, а платан посредине; право, ни один пейзажист в мире не написал такого красивого дерева. Лица и фигуры меня не радуют, но они не портят впечатления...»
Как обычно, более жестко по поводу "Фрины" высказался Владимир Стасов:
"...[на всем] большом полотне нет... ни одного греческого лица. Среди множества мужчин и женщин... - кто некрасив, кто банален, и во всех них греческого нет ни на единую иоту... [Люди из толпы]... все равнодушны, невозмутимы, за исключением лысого старика в левой части картины, который... жадно улыбается на голую женщину, выражая на своём лице животную похоть отцветшей дряхлости... [Картина в целом]... в высшей степени холодна и равнодушна..."
Но даже он признал, что "...есть в картине г. Семирадского и несколько хороших, даже очень хороших сторон: превосходно написанный пейзаж в фоне, часть моря, падающие лёгкие тени на освещённые горячим солнцем мраморные алтари и плиты на полу — всё это явилось следствием превосходной виртуозности и отличного технического мастерства художника.
Сегодня искусствоведы далеки от этих критических замечаний полуторавековой давности и, наконец, стали относиться к картине гораздо более объективно, и не пытаться искать в ней то, чего в ней быть и не должно было, да ещё и ругать за это художника.
О "Фрине" пишут, что "изображение пейзажа, передающее ощущение самого́ воздуха Греции и дыхание морского бриза, является одним из несомненных достоинств этой картины" и что "через пейзаж художнику удалось оживить древнюю историю и античный миф". Саму Фрину сравнивают с лучшими женскими портретами Тициана и Веласкеса.
Возможно, верной трактовкой смысла картины можно считать следующее высказывание
"...Сюжет здесь — дело второстепенное, ибо это не историческая картина. Полотно Семирадского — это восторг перед красотой..."